Заимствованные слова: запретить нельзя оставить

Недавно вышла новость о внесении в Госдуму законопроекта о контроле за соблюдением должностными лицами и гражданами норм русского литературного языка путем отказа от чрезмерного употребления иностранных слов. Разберемся, что не так с этой новостью и почему не получится «защитить» язык от заимствований.

Если ознакомиться с документами, на которые ссылаются журналисты, то можно увидеть, что речь идет о проекте закона «О внесении изменений в Федеральный закон "О государственном языке Российской Федерации"». В этом законе, принятом в 2005 году, уже содержатся слова «При использовании русского языка как государственного языка Российской Федерации не допускается использования слов и выражений, не соответствующих нормам современного русского литературного языка (в том числе нецензурной брани), за исключением иностранных слов, не имеющих общеупотребительных аналогов в русском языке».

Сейчас предлагается дополнить эту статью словами «перечень которых содержится в нормативных словарях, предусмотренных частью 3 настоящей статьи». То есть добавилось только одно — указание на то, как именно следует решать вопрос о допустимости/недопустимости иностранных слов и наличии/отсутствии аналогов в русском языке: с опорой на словари.

Кешбэк не то же самое, что возврат денег?

Однако иностранные слова в подавляющем большинстве случаев закрепляются в языке именно потому, что для них нет общеупотребительных аналогов. Кешбэк не то же самое, что возврат денег (кстати, оба слова здесь не исконно русские: возврат заимствовано из старославянского, деньги — из тюркских языков), амбассадор не равно посол, волонтер отличается от добровольца, а кринж — это не просто стыд.

И даже если есть общеупотребительные аналоги — должны ли мы требовать изгнать из русского языка слово голкипер на том основании, что у нас есть слово вратарь (тоже, кстати, старославянизм) и штрафовать за использование существительного лингвистика, ведь есть его аналог языкознание? По букве закона — должны…

Русские или иностранные?

Кстати, есть слова, которые мы считаем исконно русскими, а на самом деле они имеют иностранное происхождение. Что будем делать с ними?

Куртка — пример заимствования из польского языка, где kurtka — производное от kurta «короткая (обрезанная) одежда», восходящего к латинскому curta «короткая». Куртка — вид одежды, в отличие от пальто являющийся коротким. Тот же латинский корень «спрятался» и в слове шорты.

Зонтик — слово пришло к нам в XVIII в. из голландского языка, где zondek — сложение zon «солнце» и dek «покрышка» (первоначально зонтик защищал не от дождя, а только от солнца). Со временем русское ухо стало воспринимать вторую часть заимствованного слова как уменьшительный суффикс -ик (как в словах домик, бантик и т. п.). И от слова зонтик в «обратную» сторону было образовано никогда нигде не существовавшее слово зонт. Выходит, что зонт — исконно русское слово, а зонтик — заимствованное!

Шуба — арабское слово, пришедшее к нам через европейские языки (итальянский и старонемецкий). Арабское jubba означало «верхняя одежда с длинными рукавами».

Лошадь — пришла к нам с Востока. В тюркских языках «конь» — «алаша́». «Начальное «а» у нас исчезло, как и в других тюркских заимствованиях («лафа́» из «алафа́» — «выгода»; «лачуга» из «алачык» — «шалаш»), — пишет об этом слове Лев Успенский. — А конечное «-дь» появилось, возможно, под влиянием старославянского «осьлѣдь» — «дикий осел».

Огурец имеет греческое происхождение, восходит к слову со значением «неспелый», «несозревший». «Этот овощ, поедаемый в незрелом виде, — пишет Макс Фасмер в своем знаменитом этимологическом словаре, — нарочито противопоставляется дыне, которую едят в зрелом виде».



И остался главный вопрос: кто будет решать, является ли слово А общеупотребительным аналогом слова Б или не является? Не лучше ли дать языку разобраться в этом самому? Словом, предлагаемые изменения не дают ответов на все те вопросы, которые возникали еще в 2005 году, когда этот закон был принят, и на которые тогда тоже никто не ответил.