«Те, кто любят слово»: чем занимаются современные филологи

В этом выпуске подкаста говорим о филологии. Что такое наука о слове и почему важно отслеживать изменения, которые происходят с языком?

Недавно Владимир Путин подписал закон «О внесении изменений в Федеральный закон "О государственном языке Российской Федерации"». Этот выпуск мы записали еще в феврале, когда закону только предстояло пройти второе и третье чтения в Госдуме. Мы поговорили с главным редактором портала gramota.ru Владимиром Пахомовым об этой инициативе. В частности, он отметил, что закон интерпретируют не совсем верно: изменения вносятся в документ, который действует с 2005 года (18 лет), – и в нем уже есть пункт о недопустимости использования заимствований.

Что изменилось теперь?

В закон добавили пункт о необходимости использования словарей, а также указание, что их список будет установлен правительством позже.

Кроме нововведений, в выпуске с Владимиром Пахомовым мы также узнали, кто отслеживает изменения в русском языке, чем отличается лингвист от филолога, существует ли врожденная грамотность, действительно ли нужно много читать, чтобы грамотно писать, – и можно ли вообще выучить русский язык.

Меня можно назвать филологом, а можно лингвистом, потому что филология (от др.-греч. φιλολογία, «любовь к слову, любословие») – это вся совокупность наук, изучающих язык, речь, тексты, то есть действительно любовь к слову, все, что связано со словом, – звучащим, написанным, напечатанным. Отдельно выделяется лингвистика как вся совокупность наук, изучающих язык, и литературоведение. Литературоведы изучают и саму литературу, и ее теорию, и литературная критика сюда же входит. Еще можно вспомнить текстологию как раздел филологии, который отвечает за изучение текстов, их вариантов и установление точности, и так далее. То есть это огромный массив наук, и даже если мы возьмем какую-то одну часть, а именно лингвистику, то и там колоссальное количество вариантов, чем можно заниматься. Например, можно изучать родной язык, а можно – иностранные. Наверное, поэтому возник миф о том, что лингвист – это человек, который владеет иностранными языками.

В массовом сознании за словом «лингвист» закрепилось значение «человек, который знает много языков». Здесь путают лингвиста и полиглота, потому что лингвисту необязательно изучать иностранные языки. Лингвист – это человек, который изучает родной язык, русский, например. Лингвистика – это синоним слова «языковедение», то есть просто наука о языке.

Максим Анисимович Кронгауз, известный наш лингвист, очень интересно этот процесс описывал, как украли слово у лингвистов. Он обратил внимание на то, что прилагательное расшаталось, когда вузы, где учат иностранным языкам, стали называть лингвистическими. И вот прилагательное потянуло за собой все остальные слова с этим корнем. Тем не менее, лингвисты – это языковеды, а лингвистика – это языкознание.

Да, у меня всегда была «пятерка» по русскому языку в школе. Более того, русский язык был одним из двух моих самых любимых предметов в школе. Но у меня было неправильное представление о нем – распространенное, но неправильное. А самое первое мое слово было, как мне рассказывала мама, ее имя, то есть мое первое слово было «Галя» – у меня маму Галина зовут.

Может прозвучать странно, но в школе я не представлял себе, как вообще язык устроен и что он такое. Поскольку в школе на уроках русского языка изучают, в основном, правила орфографии и пунктуации и очень мало говорят о самом языке, о его истории, о том, как он устроен и развивается, мне казалось, что язык – это и есть правила.

И вот я знаю правила, грамотно пишу, у меня на всех диктантах «пятерки» – ну, все, значит, я знаю русский язык. Приятно же получать «пятерки». Предмет, по которому у тебя сплошные «пятерки», наверное, не может не стать любимым. А вторым моим любимым предметом была история, я выбирал между нею и русским языком. Когда я стал заниматься русским языком уже профессионально, я понял, насколько мое школьное представление далеко от истинного, как устроен язык на самом деле, что далеко не все в нем делится пополам: «норма-ошибка, правильно-неправильно», что правильность и грамотность – это, в общем, очень внешний слой языка, тоненькая оболочка, а глубинные структуры, в которые так интересно погружаться, к сожалению, в школе остаются почти за рамками учебника.

Есть что-то общее с историей в корнях языка, в изучении того, как он существовал, развивался. У меня одно из любимых направлений – это история слов и выражений. На самом деле, в русском языке почти о каждом слове можно рассказать интересную историю. Иногда бывают совершенно невероятные истории о вроде бы знакомых словах, которые оказываются совсем незнакомыми.

Из того, что я недавно обнаружил и чем хочется поделиться: вот есть слово «книгочей», то есть человек, который любит читать книги. Кажется, что оно образовано от слов «книга» и «читать», но на самом деле нет. Это слово не было образовано в русском языке от слов «книга» и «читать». Более того, оно вообще по происхождению нерусское, как и само слово «книга». Слова эти – заимствованные из тюркских языков. «Книга» буквально значит «свиток», потому что когда-то книги выглядели как свитки, и «книгочей» – это переоформление тюркского слова. В русском языке из разных корней оно не конструировалось, поэтому было взято целиком из тюркских.

Кроме того, в русском языке есть еще одно слово с такой же концовкой, как «книгочей», – «казначей». Это тоже тюркское заимствование, и одинаковая концовка нам это наглядно показывает. «Книгочей» – слово, казалось бы, такое родное, составленное из корней «книга» и «читать», на самом деле заимствованное. Поразительно.

Моя деятельность связана с несколькими проектами, которые, так или иначе, решают одну задачу, – распространение знаний о русском языке на самую широкую аудиторию. Когда мы говорили о том, чем я занимаюсь, я себя назвал лингвистом, филологом. Мне интересна даже не столько научная сторона, сколько популяризаторская, то есть не столько изучать язык, сколько переводить то, что о нем знают ученые, на язык, понятный людям. Вот это главный мой интерес – популяризация лингвистики, распространение знаний о языке, и все проекты, которыми я занимаюсь, так или иначе с этим связаны. Это и грамота.ру, и «Тотальный диктант» – самая массовая акция по популяризации грамотности.

Несколько сотен тысяч человек участвуют в диктанте. В прошлом году их было 780 тысяч. Мне очень интересно на разных площадках рассказывать о том, что русский язык – это не про нормы и ошибки, не про ударения и двоеточие в бессоюзном предложении, хотя это, конечно, тоже важно, а это сам язык, его история, развитие, путь из прошлого в будущее, и что мы с вами наблюдаем очень короткий этап в его развитии. У языка много столетий позади и много столетий впереди, и то, что мы видим – это только очень-очень коротенький период его истории. Какие-то процессы, которые нам кажутся уникальными или, может быть, даже страшными, например, перенос ударения в слове «йогу́рт», не должны нас сильно беспокоить. Это вообще уходящий вариант, старая норма, «йогу́рт». Вариант «йо́гурт» давным-давно закрепился. «Йогу́рт» – это XIX век. Никто не переставлял ударение в этом слове, просто оно было дважды заимствовано больше ста лет назад с востока с ударением на «у» и с другим написанием: «югурт» или «ягурт». А в конце XX века, когда современные йогурты появились, произошло второе заимствование – уже из английского. То есть два заимствования, поэтому два ударения. Получается, «йогу́рт» – это старая норма, которая скоро отомрет.

Интересно об этом рассказывать, о том, как все меняется, развивается, как меняется ударение и значение слов. И когда знаешь сотни, тысячи примеров того, как менялось ударение, как слова меняли написание, значение, современные процессы уже кажутся не такими страшными. Мы понимаем, что все естественно, нормально, началось еще во времена Дмитрия Донского, а закончится лет через 600. А может, и не закончится вообще.

Хотя, конечно, портал грамота.ру был создан, в первую очередь, для того, чтобы в интернете была словарно-справочная база, куда можно заглянуть и посмотреть, как правильно, и все вопросы на портале, в основном, – это вопросы из серии «как правильно», но мы стараемся рассказывать не только об этом, но и о динамике нормы, о меняющемся языке. Мы это делаем в рамках «Тотального диктанта», а также в рамках тех радиопередач и подкастов, с которыми я сотрудничаю.

Если человек считает, что любое отступление от нормы – это преступление перед родным языком, страной и вообще человечеством, то надо просто показать ему, как то, что сейчас является нормой, когда-то считалось ошибкой, и наоборот: то, что сейчас ошибка, когда-то было нормой. Сейчас мы говорим «библиотéка», а «библио́тека» – это просторечие. В XVIII -XIX веках «библио́тека» было эталонным вариантом. Это был даже дворянский такой вариант, потому что заимствование из греческого, которое шло через французский язык, и два удаления объясняются языками-источниками. Точно так же как, например, удаление «доку́мент» возникло не потому, что есть безграмотные маргиналы, которые переставили ударение, а потому что «докуме́нт» – это ударение по немецкому образцу, а «доку́мент» – по польскому. Слово шло к нам из латыни через немецкий и польский языки, и у нас закрепился немецкий вариант, а польский ушел в просторечье. А в другом случае наоборот, ударение по польскому образцу очень долго было нормой – это ударение «фо́льга», и только относительно недавно она стала «фольго́й». Вот еще, например, ударение «дру́жит». «Дети дру́жат». Так стало можно говорить в конце XX века, а еще сто лет назад, даже 70-80 лет назад словари давали ударение «дружа́т». То есть за многие современные варианты раньше бы отругали и высекли.

Тем, кто считает, что любое отступление от нормы – это преступление, можно показать такие случаи. И наоборот, тем, кому кажется, что все равно, как говорить и писать, можно привести примеры того, как ошибки очень сильно компрометировали допускающих их. Были истории, когда крупные чиновники теряли свои посты из-за подобных ошибок. На дне открытых дверей в каком-то вузе раздавали браслеты, где было написано, что поступление в этот вуз – это «будующее абитуриента», и, конечно, это снизило доверие к нему. Такие примеры показывают, что нормы важны и нужны. Должна быть норма, и надо ее соблюдать как такой общественный договор, чтобы мы могли друг друга понимать. Как надо соблюдать правила дорожного движения, чтобы на дорогах не было хаоса, вот так же нужны нормы языка, чтобы не было хаоса в нашей коммуникации. Так же, как меняются правила дорожного движения, меняются и языковые нормы, правила орфографии, хоть и очень медленно. Нет ничего раз и навсегда устоявшегося в языке. Не меняются только мертвые языки. А русский язык – живой.

Об этих изменениях очень интересно рассказывать и иногда можно цеплять аудиторию, прикинувшись таким пуристом, мол, «мы сейчас с вами поговорим о том, как правильно», и под этим соусом рассказать интересные истории о том, как все менялось. И ты видишь, что человека это цепляет, он начинает понимать, что в языке не все так однозначно (в хорошем смысле).

Мне очень близка тема вашего подкаста и то, что вы говорите о непрерывном обучении, потому что с русским языком ровно так и происходит. Ему нужно учиться всю жизнь, и ни в коем случае не считать, что раз в школе была «пятерка», значит, ты все знаешь о русском языке. Во-первых, все меняется, а во-вторых, школа дает не всю информацию о русском языке, и постоянно нужно себя проверять, перепроверять, совершенствоваться.

Русский и иностранные языки мы учим очень по-разному, и это совершенно невероятно, как все сложности родного языка мы постигаем с рождения автоматически, не задумываясь. Все, кто преподают русский язык как иностранный, знают, что одна из основных трудностей – это глаголы движения. Идти, пойти, уйти, перейти, когда мы говорим «ходит», а когда – «идет», когда говорим «пошел», и так далее. Это кошмар и ужас для всех, кто учит русский как иностранный. А мы уже в 3-4 года всю систему осваиваем автоматически. Мы не задумываемся о том, какой вид глагола употребить, все на автомате происходит, – это то самое владение родным языком. Иностранный же язык мы учим как систему. Поэтому часто бывает, что те, кто учит тот или иной язык как иностранный, лучше знают его грамматику, как он устроен. Вот мы английский учим, например, и всю систему времен глагола мы очень хорошо осваиваем. Может быть, это не поможет нам заговорить, но теоретические вещи мы знаем. Наверняка не всякий англичанин все так прекрасно может расписать, зато он коммуницирует гораздо более естественно.

Когда мы продолжаем учить русский язык в течение жизни, мы совершенствуем навыки устной и письменной речи. Это и работа с правилами, потому что далеко не все, как я уже сказал, изучается в школе, и работа с речью, умение точно подобрать слово, соответствующие данной ситуации, умение переключать регистры, понимание того, в какой момент мы можем перейти на разговорный, просторечный, профессиональный регистр, а когда мы должны говорить образцовым литературным языком. Всей жизни не хватит, чтобы это все освоить.

Если просто хочется понять, насколько вы знаете язык и помните правила, то есть прекрасный вариант сходить на «Тотальный диктант». «Тотальный диктант», хоть он и называется «диктант», ни в коем случае нельзя сравнивать со школьными диктантами. Что такое школьный диктант? Повторили правило и написали специально адаптированный текст именно на это правило. Что такое «Тотальный диктант»? Это текст, написанный современным русским литературным языком, где может встретиться все, что угодно: любые правила, в том числе те, которых не было в школе, любые слова, в том числе и достаточно сложные, которые, может быть, нечасто человеку встречались. «Пятерка» на «Тотальном диктанте» – это не школьная «пятерка». Это как сравнивать «пятерку» на физкультуре и олимпийскую медаль. «Пятерка» на «Тотальном диктанте» – это виртуозный уровень владения русским языком и правилами правописания, на уровне профессиональных редакторов и корректоров. И, конечно, мы понимаем сложность диктанта и готовим к его написанию. Есть онлайн-школа, есть офлайн-курсы подготовки, которые проходят в разных городах. Так что к диктанту можно готовиться, но делается это для того, чтобы себя проверить.

А может стоять задача научиться говорить и писать для каких-то профессиональных целей. В бизнес-среде сейчас это очень распространенная ситуация, когда компании хотят научить сотрудников грамотно говорить и писать, чтобы они могли и продукт компании продвигать, и в переписке не выглядели странно, даже не просто «-тся» и «-ться» путая, а не умея подобрать слово, обратиться к собеседнику, корректно откликнуться на запрос. Если такая задача стоит, то для ее достижения есть самые разные курсы и тренинги. Если задача просто научиться красиво говорить, то есть курсы сценарного мастерства, актерской речи и так далее. Для разных задач есть разные методы их решения.

Я полностью согласен, что чтение помогает совершенствованию навыков, развитию грамотности, потому что когда мы читаем, мы видим, как буквы складываются в слова. Но, конечно, для этого еще нужна хорошая зрительная память, ведь если ее нет, то сколько ни читай, запомнить не получится. Если же есть зрительная память и хороший читательский опыт, то, в общем-то, уже не нужно помнить правила. Мы просто знаем, что слово «девчонка» пишется с буквой «о», потому что миллион раз видели его напечатанным в книгах, и нам не нужно вспоминать правила написания «о, ё после шипящих», какая там часть слова, какой суффикс, где «о», а где «ё». Мы просто знаем, что «девчонка» с буквой «о», и так его и пишем. Такая своего рода «насмотренность».

Но помогает не только это. Хочется, чтобы мы не забывали, что чтение нужно не только для самосовершенствования, но и для удовольствия, что мы читаем книгу, чтобы просто насладиться общением с текстом. Часто у нас к чтению подход строго воспитательный, и мы забываем про то, что это может быть просто прекрасным досугом.

Сначала хочется сказать о том, что инициативы, когда нас призывают бороться с заимствованными словами, отнюдь не являются новшеством. Эти разговоры ведутся постоянно. Мне очень нравится сопоставлять цитаты 200-летней давности, когда известный пурист, адмирал Шишков, тот самый, который «Шишков, прости, не знаю, как перевести», говорил: «Зачем нам брать заимствования из французского языка, с богатством нашего языка гоняться за их бедным языком?» Это прекрасно перекладывается на цитаты современных политиков. Прямо в точности вспоминается знаменитая фраза, что «В России за 10 лет меняется все, за 200 лет — ничего» [выражение Петра Столыпина – прим. ред.]. В плане борьбы с заимствованиями за 200 лет ничего не изменилось, кроме того, что 200 лет назад ругали французский язык, а сейчас ругают английский. Такие разговоры обостряются всякий раз, когда возникают какие-то ситуации противостояния России и Запада. Очевидно, что мы сейчас подобный период переживаем.

Поэтому то, что эти разговоры ведутся, неудивительно. В истории русского языка такое было уже много раз. Что обычно лингвисты отвечают? Во-первых, невозможно полностью избавить русский язык от заимствований. Мы тогда просто его потеряем. И такие слова, как «казначей», «книга», «грамота «тетрадь», и даже «огурец», «хлеб», «изба», «шуба», потому это все не исконно русские слова. То есть от русского языка мало что останется, если взять и вычистить все заимствования.

У меня был интересный случай, когда мы обсуждали эту тему с одним из журналистов, и он заговорил о том, что даже название «Санкт-Петербург» имеет иноязычные корни, и не переименовать ли его в «Петроград». Я говорю, что это не поможет, потому что имя «Петр» не исконно русское, а «град» – это старославянизм, потому что по-русски будет «город», то есть даже это не поможет. Конечно, никто такую задачу всерьез не ставит, ее просто невозможно решить.

Когда говорят о борьбе с заимствованиями, то имеют в виду обычно самые новые слова, которых много, и вроде бы им можно найти адекватную замену в русском языке. Но в том ловушка и заключается, ведь нет ситуаций, когда иноязычные слова закрепляются в языке при наличии абсолютно точных русских аналогов. Точнее, есть, но они очень немногочисленны, и даже в этом случае слова расходятся по стилистической окраске, по сочетаемости и так далее.

Есть классический пример: «лингвистика» и «языкознание» – точные синонимы, «лингвистика» – то же самое, что и «языкознание». Но при этом в названии разных дисциплин используются разные слова. Если мы говорим о той дисциплине, которая изучает историю языка, сопоставляет данные разных языков, мы говорим «сравнительно-историческое языкознание», а не «сравнительно-историческая лингвистика». Когда мы говорим о современных направлениях работы языковедов, которые находятся на стыке технических и гуманитарных специальностей, мы говорим «компьютерная лингвистика», и очень странным будет сочетание «компьютерное языкознание». То есть даже в этом случае слова разошлись по значению.

Еще есть старый пример: «зодчий» и «архитектор». Тоже синонимы, вроде бы то же самое. Но при этом, опять же, мы в разных ситуациях используем разные слова. Мы говорим «зодчий», имея в виду архитектора прошлого – белокаменные храмы Владимира и Суздаля создавали древнерусские зодчие. Странным было бы сказать, что небоскребы Москва-Сити построили зодчие – все-таки это были архитекторы. Мы видим, как разные контексты требуют разных слов, и разве плохо, что у нас есть и лингвистика, и языкознание, и зодчий, и архитектор? Точно так же, когда у нас есть современные заимствования и слова, которые давно в языке, они не тождественны по значению, и даже если значения совпадают, они используются в разных контекстах.

«Тотальный диктант» часто ругают за слово «амбассадоры». У нас есть проект «Амбассадоры русского языка». Зачем «амбассадоры», когда есть слово «послы»? У нас была конференция, в которой участвовала Дина Рубина, один из авторов «Тотального диктанта», и она нас очень сильно ругала за слово «амбассадоры», ведь есть слово «посол». Но ведь «посол» – это дипломатический представитель, а «амбассадор» не имеет ничего общего с этим статусом. «Амбассадор» в русском употреблении – это человек, который продвигает какую-то идею, торговую марку, или бренд либо за вознаграждение, либо из собственного горения, желания помочь чему-то прекрасному.

Знаменитая английская картина кисти Ганса Гольбейна Младшего по-английски называется “The Ambassadors”, а по-русски – «Послы». И современные амбассадоры, которые продвигают какую-то идею, по-английски тоже будут “ambassadors”, а по-русски – «амбассадоры». То есть русский язык имеет и слово «послы» в своем арсенале, и слово «амбассадоры», и мы можем выбирать, в каком контексте какое слово будет уместно. Если встреча дипломатических представителей, то это «послы», если это картина, то тоже «послы», а если люди, которые какую-то идею продвигают, это «амбассадоры». Мы не теряем старое, давно существующее слово из-за того, что приходит новое – это главное, что нужно помнить. Страх, что если у нас будет много заимствований, мы как-то потеряем наши слова, не обоснован – мы их не потеряем.

Во многих случаях иностранные слова нам нужны просто потому, что нет таких реалий в русском языке. Мне очень нравится пример со словом «джетлаг». Ну, нет такого слова в русском языке, которое бы обозначало состояние дискомфорта, возникающее у человека, когда он сменил несколько часовых поясов при перелете. Да, можно было бы изобрести свое слово, но зачем? Есть готовое слово в другом языке, русский язык его взял и теперь использует.

Русский язык вообще охотно обрабатывает иностранные слова, образует от них свои, причем, парадоксальным образом, они становятся уже исконно русскими, потому что в русском языке возникли. Вот появился “Zoom”, и у нас образовались слова и «зумиться», «позумиться», и даже окказиональное «беззумный», – так русский язык со словами играет. Есть “Google”, и у нас тут же появились слова «погуглить», «загуглить», «гуглится». Русский язык берет иностранные корни и с помощью своей словообразовательной системы образует колоссальное количество новых слов. Это говорит о том, что он живой, здоровый, сильный, мощный и гостеприимный.

Русский язык всегда был открыт для иностранных слов. Когда ссылаются на опыт других языков, часто называют исландский, кто-то называет венгерский, кто-то иврит – более закрытые языки, которые не пускают к себе иностранные слова. Ну, хорошо, у них такая история и такой опыт. У русского языка другая история, другой опыт. Русский язык всегда был гостеприимным, охотно брал слова, а дальше уже разбирался, что с ними делать. Какие-то уходили, какие-то оставались, какие-то даже обрастали новыми корнями. И это все живой, абсолютно естественный процесс.

Меня очень беспокоят ситуации, когда этот живой, естественный процесс, абсолютно нормальный для языка, пытаются ограничить, встроиться в него с законодательными инициативами. Это опасно, потому что мы тем самым можем разрушить естественный процесс. К счастью, это практически невозможно. Когда такие законы обсуждаются, там все-таки звучат очень частные сферы. Например, что слишком много вывесок на иностранном языке, зачем писать “open”, когда можно написать «открыто». Если мы говорим, что это, допустим, для туристов, то логично делать такие вывески на центральных улицах крупных городов, куда могут иностранные туристы приезжать. Хорошо, пусть будет «открыто», а рядышком “open” – одним шрифтом, одним цветом, чтобы русский язык и язык, понятный иностранцам, были вместе. На таком уровне эти инициативы нормальны. А просто запрещать использование иностранных слов только потому, что они иностранные, – это странно, непонятно, и не получится.

Если заниматься языком именно профессионально, то это [в первую очередь] филологический факультет, а дальше уже разные специализации могут быть, потому что направлений очень много. Если интересна, например, лингвистическая экспертиза, то есть отдельное направление, сейчас очень востребованное, кстати, потому что дать заключение, является ли то или иное слово в данном контексте оскорблением или нет, или призывом к чему-то, это актуальный сейчас вопрос.

Если интересно изучать не только русский литературный язык, но и то, что находится за его рамками, но входит в его состав, например, диалекты, ездить в экспедиции, то для этого нужно знать весь комплекс языковых дисциплин, а еще нужно очень хорошо знать фонетику, иметь натренированное ухо, чтобы слышать эти особенности, надо хорошо знать историю языка, потому что многие диалектные особенности сохраняют черты языка прошлого. В литературном языке это закончилось, умерло, а в каком-нибудь диалекте осталось, и то, что там другое окончание, на самом деле, было в русском языке 500 лет назад. Нужно хорошо знать физику, если это, допустим, работа по изучению произношения, потому что все эти звуки, как они возникают, какие там отличия, – [это требует особой подготовки]. Делается запись на специальные записывающие устройства, дальше идет расшифровка. Там надо представлять себе, что такое длина волны, что такое колебания и прочее, прочее. Для этого нужно быть технарем, потому что приходится иметь дело с записывающим устройством, которое нужно еще наладить и настроить. Ну, и потом, нужно хорошо знать географию, потому что это всегда связано с той или иной областью распространения диалекта, и надо быть еще хорошим психологом, чтобы разговаривать с людьми, найти к ним подход.

Если хочется такой романтики, можно поехать в Смоленскую область и послушать, как там бабушки разговаривают. Нужно быть лингвистом, психологом, физиком, историком, географом, монтажером и звукорежиссером в одном лице. Чем бы вы ни занимались, для этого направления нужна особая подготовка. Но база – все равно филологический факультет.

Легко ли быть главным редактором грамоты.ру?
Нет. Все дело в том, что, как я уже говорил, к грамоте.ру обращаются не только за ответом на вопрос, как правильно писать, но и с более подробными запросами. Кроме того, сложность работы филолога заключается еще и в том, что все мы имеем свой набор представлений о том, что хорошо в русском языке. Он для всех для нас родной, и кажется, что я сам лучше всего понимаю, как мне говорить и писать по-русски. Я вот живу в городе Кемерово всю свою жизнь и говорю: «Я живу в Кемерово», а тут приходят эти лингвисты из Москвы и говорят: «Нет, в Кемерове ты живешь, изволь склонять, пожалуйста, название своего города». Какое они вообще отношение имеют к моему городу Кемерово, и почему я должен его склонять?

Или, например, живет человек с какой-нибудь фамилией, которая оканчивается на согласный, допустим, Корсак, и в школе пишет: «Тетрадь Корсак Алексея», или: «Прошу предоставить мне, Корсак Алексею, отпуск». И тут приходят опять-таки эти лингвисты и говорят: «Изволь склонять свою фамилию, она склоняется». «С какой стати я буду склонять свою фамилию? Я всю жизнь ее не склонял». «Нет, дружок, ты всю жизнь поступал неправильно, она вообще-то склоняется. Знать надо правила русской грамматики».

Такое приводит иногда к конфликтам, и поэтому, наверное, лингвистика – это еще немножко и психология, потому что нельзя просто так взять и сказать: «А ну, склоняй свою фамилию или название своего города». Очень важно показать, почему так. И точно так же, когда мы говорим об ошибках, большой соблазн показать пальцем и сказать: «Вот он не умеет ставить ударение», но надо рассказать, почему возникают ошибки, почему нам так сложно в каких-то случаях запомнить правильное ударение, какого рода слово, ведь есть объективные языковые законы, которые нас толкают в другую сторону. Вот об этом хочется рассказывать. Поэтому мне кажется, здесь еще нужна любовь не только к слову, но и к людям.

Ваша работа – это труд 5/2 с 9 до 6, или как?
Поскольку грамота.ру – это интернет-портал, а интернет-порталом можно управлять из любой точки, где есть ноутбук и интернет, то это необязательно офисный рабочий день. Но вообще, для ответов на многие вопросы нужны словари, и чем больше словарей, тем лучше. Помимо того, что я главный редактор грамоты.ру, я еще и научный сотрудник Института русского языка Российской академии наук, и, как правило, бо́льшую часть своего рабочего времени я провожу в институте, в том числе потому, что там много словарей, и для ответов на вопросы по русскому языку они сильно помогают.

Потом, есть еще и самая разная работа с текстом – сценарии радиопередач, посвященных русскому языку, тексты для соцсетей «Тотального диктанта», для соцсетей грамоты.ру, новости, которые на портале грамота.ру мы публикуем. Их тоже можно писать, в общем-то, откуда угодно. Поэтому здесь скорее более свободное распределение времени – не столько 40 рабочих часов в неделю, а определенный круг задач, которые нужно выполнить, и иногда эти задачи решаешь в рабочие дни, а иногда в выходные, иногда утром, а иногда днем или вечером.

Какие советы вы бы дали по тому, какую образовательную траекторию выбрать, если хочется работать со словом?
Я ничего не могу умнее сказать, кроме как «пойти на филфак учиться», но все-таки сейчас есть еще очень много разных форматов взаимодействия лингвистов с широким кругом носителей языка. Подкасты о языке, онлайн-лекции, научно-популярные передачи, книги, фестивали науки, на которых часто можно встретить лингвистов, фестивали языка, грамотности. Знакомство с языком можно и в таких форматах вести, но если хочется профессионально, то, конечно, нужно идти на филфак.

Можно ли стать миллионером, работая со словом?
Я честно скажу, что у меня пока не получилось решить эту задачу. Есть распространенное представление о лингвистах, что они переставляют ударения в словарях, просто чтобы выпустить новые словари и подзаработать денег. Или форумы они проводят ради того, чтобы получить деньги, чтобы новые словари и учебники выпустить – только для этого. Но я говорю, что мне такие примеры неизвестны.

Лингвисты не управляют языком, не устанавливают нормы. Вообще, никто из нас не может управлять языком, это язык управляет нами. Если языку нужно, чтобы что-то произошло, оно произойдет. Если ему нужно, чтобы слово стало другого рода, оно станет. Никакие усилия наши не помогут его удержать. Если ему нужно, чтобы слово исчезло, оно исчезнет, а если ему нужно, чтобы оно осталось, оно останется, хоть 20 законов прими, хоть 20 тысяч законов. Лингвисты языком не управляют, они лишь наблюдают и описывают то, что происходит, характеризуют норму как свод общественных законов.

Мы можем затормозить какие-то процессы или корректировать направление движения. Но мы не можем глобально его остановить, развернуть в другую сторону. Мы понимаем, что в кругу грамотных и образованных людей ударение «зво́нит», скажем так, не приветствуется. Поэтому в словарях пока написано, что правильно «звони́т», и не рекомендуется произносить «зво́нит», хотя это ударение всем языковым законам соответствует. Но мы видим, что оно грамотными людьми не принимается, поэтому мы пока его не допускаем. Вот то, что мы можем сделать – как-то что-то по мелочи корректировать, наблюдать, описывать, но не регулировать языковые законы, не устанавливать их, и тем более не менять их. Это происходит естественным путем. Лингвисты просто наблюдают за языком, как зоологи наблюдают за жизнью животных.

Существует ли врожденная грамотность? Это миф или это реальность? Можно ли родиться полностью грамотным с точки зрения использования русского языка и полностью неграмотным?
Не бывает ни врожденной грамотности, ни врожденной безграмотности. Врожденная грамотность – это когда люди много читают и имеют хорошую зрительную память, когда ты просто запоминаешь, как слова пишутся. Если ты этого слова никогда не видел и не знаешь правило, которым оно регулируется, ты его правильно не напишешь. Всегда можно подобрать такие примеры, когда можно правильно написать, только зная правила. А их нужно изучать. Тем более, если мы говорим о пунктуации, где в каждом случае все зависит от контекста. Точно так же не бывает какой-то врожденной неспособности говорить грамотно, писать грамотно. Всему этому можно научиться.