— Я работал в МФТИ в отличной по оснащенности, профессионализму сотрудников и амбициозности проектов лаборатории перспективных исследований мембранных белков. С точки зрения науки, уезжать мне (как и большому числу наших соотечественников) не имело смысла. С другой стороны, я уверен, что никакой «российской науки» не существует, это оксюморон, – есть просто наука и она международная. Ожидается, что ученый должен показывать так называемую «академическую мобильность» – доказывать себя вновь в абсолютно других условиях.

Я считал (и до сих пор не изменил своего мнения), что в континентальной Европе к западу от России успешно и эффективно работают научные школы трех стран: Великобритании, Германии и Швейцарии. После четырех лет бакалавриата в МФТИ я мог продолжить обучение в магистратуре, либо поступить в аспирантуру в университеты США. Дело в том, что американские вузы не требуют диплома магистра для зачисления в аспирантуру. Такой подход был не типичен для европейских стран и университетов, на которые я смотрел. EPFL оказался исключением из правил, здесь мне предложили начать PhD сразу после четырехлетнего бакалавриата, сделав исключение, которое в других вузах я бы не получил. Таким образом, я и оказался в Швейцарии.

— EPFL – младшая сестра всемирно известного ETH Zürich – сделала за последние менее чем 15 лет скачок в качестве образования и науки. Отчасти это связано с щедрыми инвестициями в инфраструктуру вуза – у сотрудников есть доступ к новейшему оборудованию для научных исследований. За рабочим состоянием приборов следят высококлассные инженеры, которые помогают ученым в дизайне экспериментов с учетом возможностей этого оборудования.

Аспирантура EPFL длится минимум три года, максимум шесть лет. Сейчас аспирантские программы (всего их 21) объединены в докторскую школу. В зависимости от программы за время аспирантуры нужно отслушать курсов на 12-30 зачетных единиц (360-900 часов). На большей части программ нужно преподавать (в моем случае это было 300 часов за всю продолжительность программы). После первого года нужно защитить кандидатский экзамен по результатам научного проекта, выбрать ментора из числа профессоров. Ментор и научный руководитель – разные люди. Роль ментора – быть внешним наблюдателем и следить за тем, насколько успешно студент осваивает программу, и вмешиваться при возникновении конфликтов.

Защита диссертации разделена на две части: частную защиту только с жюри, где происходит настоящий экзамен по науке и принимается решение об успешности защиты, и публичную защиту, выполняющую роль больше церемонии и объяснения сути исследований. Цель такой защиты – объяснить налогоплательщикам, на что были потрачены их средства, и сделать процесс присуждения степеней публичным.

— Качество и доступность оборудования в EPFL многократно превзошли мои ожидания.
Меня положительно удивило количество мероприятий с участием известных ученых на кампусе – практически каждую неделю я ходил на семинары и общался с гостями кампуса. Это были и предприниматели, и нобелевские лауреаты. Все это действительно создавало атмосферу «экономики знаний». С наступлением пандемии covid-19 такие мероприятия, конечно, прекратились. По моему мнению, EPFL, как и другие университеты мира, оказался не готов к пандемии.

Меня удивило, насколько широки возможности сотрудников по участию в курсах профессионального развития, которые ведутся внешними тренерами, – это и тренинги по работе с лабораторным оборудованием, и по управлению проектами, и по работе с интеллектуальной собственностью, и по развитию лидерских навыков, и занятия в языковом центре. Если у PhD-студента есть желание взглянуть на мир шире, чем позволяет призма академической карьеры, то EPFL многое сделает, чтобы ему помочь. Ну и конечно, приятно удивило то качество жизни, которое PhD-студент может себе позволить за местную зарплату.

Среди негативного могу назвать качество курсов, которые читаются профессорами EPFL. Те курсы, которые я слушал, которые преподавали и посещали мои коллеги, оставили у меня впечатление, что качество образования не соответствует вложенным в него инвестициям. EPFL, как и многие топовые вузы, приоритезирует публикационную активность профессоров, но не их преподавательские либо менторские качества. Из этого также следует и неприятно удивившая меня тотальная защищенность профессоров, иногда позволяющих себе неэтичное поведение. Во время моего PhD я был представителем PhD-студентов и постдоков в разных комиссиях EPFL, и из многих конфликтных случаев профессор выходил сухим из воды.

— Самое сложное – психологическое давление, которому подвергают себя аспиранты. Наука похожа на Instagram: мы видим лишь самые яркие моменты в жизни человека (для науки это публикации в Nature, Science, Cell). За такими публикациями скрывается тяжелая работа, подчас круглосуточная, на протяжении нескольких лет, в борьбе с техническими сложностями проекта. В биологических экспериментальных проектах дополнительные сложности связаны со временем отклика системы: для экспериментов на мышах – это годы, на клеточных линиях – долгие месяцы. К тому моменту, когда нужно проводить анализ данных и сводить все в одну систему, ученые зачастую забывают, зачем они проводили эти опыты. А когда приходит ответ рецензента на твою публикацию в научном журнале, удивляешься тому, что написано в твоей же статье.

— Очень сложно объять необъятное и ответить на этот вопрос. Для меня прошедшие пять лет стали неотъемлемой частью жизни и опыта, со своими взлетами и падениями. Навыки, что останутся со мной после аспирантуры, – умение резюмировать большие объемы информации, измерять результаты моей работы, жить в состоянии неопределенности. Наука полна неопределенностей – каждый раз, как на кухне, мы тестируем что-то новое. Большая часть наших попыток обречена на провал, но у нас всегда есть возможность пробовать несколько раз. В этом и заключается ценность опыта – не сдаваться при столкновении с трудностями, всегда двигаться вперед, рефлексировать, анализировать как удачи, так и поражения.